Годы жизни 20.06.1920 — 29.07.2001
Место рождения Малмыжский уезд, д. Вишур
Место призыва —
Дата призыва на службу 1941
«Зонов Леонид Михайлович родился 20 июня 1920 года в деревне Вишур (Малмыжский уезд, Старо-Трыкская волость, Старо-Мултанский сельсовет Вятской губернии).
Весной 1941 года призван в ряды Красной Армии и определен после учебной части поваром в пехотную часть, которая дислоцировалась под Ленинградом. В составе действующей армии был отправлен на фронт, дошел до Кенигсберга.
Награжден Орденом Отечественной войны II степени (06.04.1985), медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», «Ветеран Труда», юбилейными медалями.
Вспоминать войну отец не любил: это страшно, жестоко. 9 мая считал главным праздником. В этот день устраивали застолье – отмечали, как подобает, благополучное возвращение с войны. Отец выглядел молодцевато: поджарый, с густой шевелюрой русых волос, в белой в синюю полоску рубашке, хромовых сапогах и диагоналевых галифе, сшитых по спецзаказу. Иногда — в рубашке «бобочке», брюках клеш, кожаных полуботинках ленинградской обувной фабрики «Скороход» и фуражке «шестиклинке». Себя считал счастливым человеком, прожившим большую интересную жизнь. Он знал, что через войну прошло 40 млн. солдат, погибла половина. А из пяти маминых братьев, ушедших на фронт, вернулся только один — Семакин Павел Васильевич. Как восхищался отец мощью Красной Армии, когда она победоносно завершив войну, стояла в центре Европы. Рассуждал, что имея 15 миллионов под ружьем и опыт такой войны, она свободно могла железной лавою прокатиться до Атлантического океана. Отец всегда радовался искренне, да и у многих фронтовиков присутствовало свойство восхищаться победами советских спортсменов, американскими президентами, бесчисленностью китайской армии, школьными успехами детей. Сам он окончил 6 классов сельской школы, имел каллиграфический почерк. Складывал и умножал в уме, ловко пользовался счетами, даже нас учил на счетах суммировать, вычитать, умножать и делить. Когда отец уходил, мы с сестрами катались на его счетах — костяшки-колёсики весело крутились, стальные спицы даже не гнулись. Если готовила домашнее задание по немецкому языку, то отец мог помочь с переводом текста. Больше всего ему нравились детские немецкие песенки-считалки, которые он знал в большом количестве. Много читал, иногда вслух для мамы. Календарь-«численник» на год висел на кухне, но он странички не отрывал, а загибал вверх, под резинку. Всегда прочитывал и рассказывал про тех, кто там упоминался. Некоторые понравившиеся истории он рассказывал несколько раз. Если календарь приобретался новый, то из листочков прошлогоднего численника мастерски по-фронтовому сворачивал цигарку, а табачок (махорку) хранил в кисете, потом металлической коробке из-под чая. Позднее курил папиросы «Казбек», «Север», «Приму», которые аккуратно перекладывал из купленной пачки в серебристый портсигар.
Служил отец в прославленной пехоте, которая считалась самым слабым местом Красной Армии. Говорил, что трехлинейки образца девяносто третьего дробь тридцатого года очень надежны, но обладают низкой скорострельностью. Пехотинцев бросали в бой, порой, не научив окапываться, строить деревоземляные точки. Говорил еще о тех, кто выживал на фронте. Кто не ленился отрыть окоп в полный профиль, сделать лишний накат на землянке. Кто не пил перед боем «наркомовские» 100 граммов – притуплялась осторожность. Кто не «шарил» в Германии по домам. Подтверждает это и поэт Константин Ваншенкин: «Под огнем копали «ячейку для положения лёжа». Правда, постепенно переставали, претерпевались, надоедало. Даже каски не надевали. Чаще всего погибали ребята приблатнённые — сам черт не брат, мне приказывают, а я не хочу! А «деревня» — та окапывалась — и оставалась жива». Еще отец говорил: все, кто заявляют, что воевали в боевых порядках три месяца в Сталинграде или на Курской дуге,- врут. И прекрасно знают, что в части, ведущей непрерывные бои, можно находиться неделю, максимум — две. Была своя солдатская статистика: комполка воюет три недели, комвзвода – одну, рядовой – три дня. Потом ты или в госпитале или — известно где. Если остался цел с месяц или больше — значит, был во втором эшелоне. Да и всю часть отводят через две — три недели на переформирование. О передовой он знал всё наверняка. В середине войны отец оказался в штрафной роте. Как старший повар он должен был обеспечить оперативное приготовление пищи. Если пехотная часть находилась на марше, то кухня шла далеко вперед, чтобы в пункте назначения накормить горячим обедом бойцов, которые после короткого отдыха продолжат движение или расположатся на ночлег. Вот поистине «война войной, а обед по расписанию». Огонь полевой кухни не тушили даже в ночное время, назначали дежурных, которые поддерживали незаметное горение. Однажды ночью, когда дневальным по кухне был его молодой помощник и уснул, пламя разгорелось, вспыхнула маскировка. Смершевцы не дремали, отца арестовали тут же, обвинив в преднамеренных подрывных действиях против Красной Армии. Ему повезло — не расстреляли, а отправили на передний край: напарника – в первый эшелон, а отца – в третий, поэтому и остался жив. А вот траву всегда называл «подножный корм». Благодаря траве и выжили, когда выходили из окружения. Сначала варили и ели мясо убитых лошадей. Измождённые и оборванные, заходили в деревни, одна старушка дала мешок сухарей, высушенных ломтями, которые размачивали в ручьях и ели. Весной появилась «зеленка», стало легче. Раненым и истощенным, попал в госпиталь. Отец мало рассказывал о своих командирах, но одного капитана вспоминал часто: добрый, культурный, любил бойцов, а сгинул бесславно, в Польше. Искали всей ротой, но безуспешно.
Германия «окатила» деревенского парня цивилизацией. Когда входили на территорию противника, немцы прятались в лесу – боялись «русского медведя». Продукты зарывали в землю на огородах, солдаты быстро находили металлические банки с мясными консервами и завернутые в бумагу куски сала. Человека, выросшего в крестьянской избе, «поразили» немецкие дома. Помещение, по его словам, разделялось на зоны: столовая, спальная, кладовая, душ, кухня, на полке в которой стояли баночки с различными специями. А в брошенных магазинах отец впервые увидел шелк, бархат, панбархат, креп-жоржет, крепдешин, велосипеды, часы, швейные машины. Рассказывал об этом без тени какой-либо зависти, тщательно произнося необычные для него названия предметов, представляя «наши бедные селенья, эта нищая природа, край родной долготерпенья, край ты русского народа».
Меня удивляло одно обстоятельство: человек прошел такую войну и не ожесточился, часто шутил, умел мастерски пародировать. Нас девчонок любил всем сердцем, обязательно приносил гостинец, а в день зарплаты (работал мастером, старшим мастером рейда на Сосновском деревообрабатывающем заводе) без бумажного кулька с конфетами «Весна» или «Буревестник» и банки сливового компота «Globus» не возвращался. Мы жили в четырех-квартирном бревенчатом бараке в Сосновке по улице Луговой, имели огород и небольшое хозяйство: поросенок, козы, куры. И когда наступало время резать подросших козлят, отец просил соседа дядю Ваню Ханжина, потому что козлята «плачут», как дети. Но если надо было заколоть свинью, то вся округа обращалась к отцу. У него для этого был специальный длинный нож и паяльная лампа. Мама отца не забывала, всегда накладывала большие и лучшие куски. Так привыкла — кормилец! Случись что с ним — она с тремя детьми, что бы стала делать. У отца был больной желудок, и каждое утро мама подавала ему кружку горячего молока с расплавленным кусочком нутряного свиного сала, а профсоюзный комитет предприятия 8 лет раз в год предоставлял бесплатную путевку для санаторно-курортного лечения. Язва вскоре зарубцевалась. Летом каждый вечер всей семьей ходили на Вятку купаться. Отец плавал и нырял лихо. Мой взгляд всегда упирался в дырку — вмятину под правой лопаткой. «Осколочное ранение», — комментировал ветеран. Отец любил реку, часто рыбачил. К рыбалке тщательно готовил наживку и прикорм, для которого я шила мешочки из старого тюля. Снасти содержал в порядке и в большом количестве, гибкие прутья на удочки приносил из леса, а подсак и садок вязал из крепких ниток зимними вечерами. Рыбачил удачливо, излишки рыбы мы несли на базар, но в основном это было хорошим продовольственным подспорьем. Вся семья любит рыбу, а в день памяти отца варим уху. Редко, но очень вкусно готовил сам, а дочек научил на ладошке резать картошку и «кубиками», и «соломкой». Папиным фирменным блюдом был фаршированный свиной желудок. Мама тщательно прополаскивала в проточной речной проруби желудок и кишки зарезанной свиньи. Затем в течение месяца ливер вымораживался в подвешенном состоянии, и только потом из него готовили блюдо «пальчики оближешь». Хозяин заполнял свиной желудок подсоленной гречкой с нарезанными кусочками мяса, зашивал мешочной иглой с толстой ниткой, укладывал в большую кастрюлю и ставил в хорошо протопленную русскую печь. Часа через два или три пышущее жаром блюдо вынималось из печи, с него стекал жир, выкладывали на большую тарелку и разрезали как рулет. Ничего подобного на вкус больше есть никогда не приходилось. Не было в жизни и вкуснее мяса, сначала засоленного в тузлуке, затем обшитые марлей куски коптились отцом на яблоневых «чурбачках».
После объявления окончания войны часть, в которой служил Л.М.Зонов, еще некоторое время занималась отправкой советских пленных на родину. Рисовал страшные картины: нехватка транспорта, толчея и вшивость. «Проведешь ногтем по шву гимнастерки, а вши так и щелкают»,- резюмировал солдат. Вернулся домой с медалями. Они долго хранились в боковом ящичке большого, обитого железными пластинами сундука. Только последние лет десять жизни награды ровными рядами были прикреплены к парадному костюму, в котором он ходил на встречу с ветеранами.
Конечно, мой рассказ получился не очень героическим. О героях Великой Отечественной войны уже написаны книги, созданы фильмы, а мне хотелось вспомнить об одном из рядовых солдат-победителей».
P.S. Фотография сделана в Ленинграде и выслана родным в деревню 15 июня 1941 года (запись на обороте).
Сведения предоставлены Палкиной Лидией Леонидовной